Я стоял в проёме и смотрел на неё.
Год — целый год — я пытался убедить себя, что мы чужие, что всё закончилось, что нужно жить дальше. Я снимался, летал по городам, участвовал в бесконечных пресс-турах, улыбался на камеру, отвечал на вопросы, слушал аплодисменты. Все считали, что у меня всё в порядке, что я в своей стихии. Никто не догадывался, что каждую ночь я засыпал с пустотой в груди, а каждое утро просыпался с этим же ощущением.

И теперь, когда я снова видел её перед собой — не на экране, не на фотографиях, не в отрывках воспоминаний, а по-настоящему — внутри что-то надломилось.

Она лежала без сил, почти прозрачная, и всё моё упрямое «нельзя», «недопустимо», «поздно» растворилось в одно мгновение.

Я шагнул ближе.

— СМИ делают свою работу лучше, чем мы, да? — выдавил я. Голос прозвучал чужим, хриплым, будто принадлежал другому человеку.

Лу Сы открыла глаза. Медленно, с усилием. И посмотрела на меня. Взгляд её был тяжёлый, мутный, но я увидел — узнала.

Всё моё тело будто сжалось.

Я хотел улыбнуться, но не смог. Хотел сесть рядом, взять её за руку, но боялся, что она оттолкнёт. Ведь я ушёл. Я оставил её одну, когда, может быть, она нуждалась во мне больше всего.

И всё же я подошёл.

---

Время потеряло ход. Я сидел возле её кровати и слушал её дыхание. Ровное, тихое. Иногда оно сбивалось, и тогда я чувствовал, как по спине пробегает холод. Я следил за каждым движением ресниц, за тем, как чуть подрагивают её губы, как едва заметно дрожат пальцы.

Я вспомнил все наши встречи — их было не так много, но каждая врезалась в память. Мы никогда не были похожи на обычную пару: вокруг всегда было слишком много людей, слишком много внимания, слишком мало тишины. Даже наши ссоры казались спектаклем. Но сейчас — никакого спектакля. Только она и я.

Я думал: «Если она откроет глаза и скажет, что не хочет меня видеть, я уйду. Но если позволит остаться — я больше не отпущу».

---

Этой ночью я не сомкнул глаз.
Я сидел, положив локти на колени, и смотрел в полутьму палаты. Иногда медсестры заходили проверить капельницу, иногда тихо что-то записывали в карты. Никто не спрашивал, кто я и почему здесь. Они смотрели на меня так, будто понимали: я не просто гость.

Я впервые осознал, насколько боюсь тишины. Когда она не дышала ровно — в груди всё сжималось. Когда её лицо становилось слишком бледным — я поднимался и подходил ближе, проверяя, не случилось ли что-то.

И вместе с этим страхом постепенно приходила решимость. Я понял, что не могу снова исчезнуть.

---

Утро встретило меня светом из окна. Я заметил, что её пальцы слегка дрогнули. Невероятно медленно, будто они принадлежали кому-то другому. И тогда я решился — осторожно накрыл её руку своей.

Она не отдёрнула. Наоборот, кончики её пальцев слабо коснулись моей ладони.

Я почувствовал, что во мне что-то сломалось и тут же срослось заново. Всё это время я жил так, будто потерял часть себя. И вот она — здесь.

— Я рядом, — прошептал я. — Слышишь? Я никуда не уйду.

---

Дни текли в одном ритме: я приходил в палату утром и оставался до поздней ночи. Иногда меня выгоняли врачи, убеждали отдохнуть, но я возвращался снова. Я читал ей вслух, рассказывал о мелочах, о съёмках, о глупых ситуациях, в которые попадал. Я говорил, потому что боялся тишины.

Иногда мне казалось, что она слышит. В уголках её губ появлялась тень улыбки. Или ресницы дрожали чуть сильнее. И в эти мгновения я верил: она борется.

---

Однажды, когда в палате было особенно тихо, она прошептала моё имя. Едва слышно, но я услышал.

— Хэди.

Я замер. Сердце забилось так сильно, что я подумал — сейчас упаду на пол.

— Я здесь, — сказал я.

Она закрыла глаза, будто силы иссякли, но её губы всё ещё дрожали. Это было достаточно.

С того дня я уже не сомневался.

---

Я часто вспоминал, как мы расстались. Всё выглядело так просто: графики не совпадали, недопонимание накапливалось, мы всё чаще молчали, чем говорили. И однажды просто решили отпустить.

Но теперь я понимал: это была трусость. Мы боялись сказать друг другу главное, боялись признаться, насколько нужны. Я ушёл, потому что думал, что так ей будет легче. А оказалось — труднее стало обоим.

Сидя рядом с ней, я обещал себе: если судьба даст шанс, я больше не буду молчать.

---

Недели сменялись неделями. Лу Сы постепенно возвращалась к жизни. Сначала — открыла глаза и смогла удерживать их дольше. Потом — произнесла несколько слов. Потом — попробовала сесть.

Каждый её шаг был для меня чудом. Я ловил каждую мелочь — то, как она поднимала руку, как пробовала улыбнуться. Я радовался так, как не радовался ни одной премьере, ни одной награде.

— Ты сильная, — говорил я ей. — Сильнее, чем думаешь.

Она иногда смотрела на меня с усталостью, иногда с недоверием. Но я видел — она верит.

---

И всё же страх не отпускал. Я понимал: болезнь — коварная, врачи не давали гарантий. Иногда по ночам я вставал, выходил в пустой коридор и шёл по нему, не зная, куда. Лишь бы не задохнуться в этом ожидании.

Я спрашивал себя: что будет, если она снова исчезнет? Смогу ли я пережить это? И каждый раз приходил к одному ответу: нет. Я не переживу.

И поэтому я оставался. Я держал её руку, я говорил, я ждал.

---

Сейчас, оглядываясь, я понимаю: та палата стала началом. Там, среди запаха лекарств и белых стен, я впервые осознал, что значит любить по-настоящему. Это не про громкие слова, не про красивые жесты. Это — сидеть рядом, когда человек молчит. Это — держать за руку, когда он слишком слаб, чтобы держать тебя. Это — быть рядом, даже если мир рушится.

Я не знаю, сколько ещё испытаний нам выпадет. Но я знаю: я не уйду.

Потому что теперь у меня нет жизни без неё.

[indent] Сделав шаг в палату, Дилан остался стоять в проёме.
[indent] Год, целый год, он пытался убедить себя, что теперь они с Лусы чужие, что всё закончилось, что нужно жить дальше. Дилан снимался, летал по городам, участвовал в бесконечных пресс-турах и шоу, улыбался на камеру, отвечал на вопросы, слушал аплодисменты. Все вокруг считали, что у него всё в порядке, что он в своей стихии. Никто не догадывался, что каждые ночь и утро он засыпал и просыпался с одним и тем же ощущением — с пустотой в груди.
[indent] И теперь, когда Дилан снова видел её перед собой, не на экране, не на фотографиях, не в отрывках воспоминаний, а по-настоящему — внутри что-то надломилось. А глядя на то, как она лежала без сил, почти прозрачная — его будто ударили. Он не был готов к её слабости. Лу всегда была для него той, что могла злиться, могла кричать, могла отталкивать, но никогда прежде, она не казалась ему настолько беззащитной. И всё его упрямое "поздно" растворилось в одно мгновение.
[indent] Ему хотелось что-то сказать — что угодно, лишь бы заполнить тишину. Но голос предал и слова комом застряли в горле. Он стоял и смотрел, и всё, что чувствовал — страх. Настоящий. Не за карьеру, не за репутацию, не за очередной фильм. За неё.
[indent] А Лусы... смотрела на него. Затем моргнула и снова посмотрела на него так, словно Дилан был призраком, будто ждала, что он исчезнет.
[indent] — Лу… — тихо, почти шёпотом. Хотел улыбнуться, но не смог. Хотел сесть рядом, взять её за руку, но боялся, что она оттолкнёт. — Это я, — сказал чуть громче, — я здесь.
[indent] Рука Лусы дёрнулась — она пыталась поднять её к лицу, к волосам, привычный жест. Но не смогла. Её пальцы дрогнули, и он увидел, как в её взгляде мелькнуло отчаяние. Слеза, одна-единственная, скатилась по её щеке.
[indent] — Тише.  Не трать силы. — подошёл, осторожно накрыл её ладонь своей рукой.
[indent] Она не ответила. Не отдёрнула руку. Да и могла ли? Только закрыла глаза. Но Дилан чувствовал: она слышит.
[indent] Время потеряло ход. Он сидел возле кровати и слушал её дыхание, ровное, тихое. Иногда оно сбивалось, и тогда Дилан чувствовал, как по спине пробегает холод, следил за каждым движением ресниц, за тем, как чуть подрагивают её губы, как едва заметно дрожат пальцы.
[indent] Они никогда не были похожи на обычную пару: вокруг всегда было слишком много людей, слишком много внимания, слишком мало тишины. 
[indent] "Даже наши ссоры кажутся спектаклем. Но сейчас — никакого спектакля. Только мы. Если ты откроешь глаза и скажешь, что не хочешь меня видеть, я уйду. Но если позволишь остаться — я больше не отпущу". — Мысленно разговаривая с Лусы, внутри Дилана поднималась волна вины. Та самая, о которой он так упорно молчал весь год.
[indent] Он ушёл тогда — потому что боялся. Потому что с ней рядом чувствовал себя слишком настоящим. А в их жизни это опасно: каждая улыбка, каждый взгляд становится оружием в чужих руках. Сказал себе, что так будет лучше для неё. Что, исчезнув, он сохранит ей свободу. А на деле — оставил её одну.
[indent] И теперь она лежала здесь — без сил, с болью, в окружении тишины и всё, что он мог, это держать её руку и просто быть рядом. Смотреть на неё.
[indent] Когда она не дышала ровно — в груди всё сжималось. Когда её лицо становилось слишком бледным — он поднимался и подходил ближе, проверяя, не случилось ли что-то. Каждый её вдох был как знак. Каждое движение ресниц — как чудо.
[indent] Сидел, положив локти на колени и смотрел в полутьму палаты. Стул был неудобный, свет тусклый, капельница тикала, как часы. Но Дилан не мог уйти, не мог позволить себе снова исчезнуть из её жизни. Иногда медсестры заходили проверить капельницу, иногда тихо что-то записывали в карты. Никто не спрашивал, кто он и почему здесь. Они смотрели на него так, будто понимали: он не просто гость.

Отлично 🌒 Вот как твой текст будет выглядеть с включённым монологом Дилана — он вплетается плавно и делает сцену целостной:

---

Время потеряло ход. Он сидел возле кровати и слушал её дыхание, ровное, тихое. Иногда оно сбивалось, и тогда Дилан чувствовал, как по спине пробегает холод, следил за каждым движением ресниц, за тем, как чуть подрагивают её губы, как едва заметно дрожат пальцы.

Мы никогда не были похожи на обычную пару: вокруг всегда было слишком много людей, слишком много внимания, слишком мало тишины. Даже наши ссоры кажутся спектаклем. Но сейчас — никакого спектакля. Только мы. Если ты откроешь глаза и скажешь, что не хочешь меня видеть, я уйду. Но если позволишь остаться — я больше не отпущу. — Мысленно разговаривая с Лусы, внутри Дилана поднималась волна вины. Та самая, о которой он так упорно молчал весь год.

Он ушёл тогда — потому что боялся. Потому что с ней рядом чувствовал себя слишком настоящим. А в нашей жизни это опасно: каждая улыбка, каждый взгляд становится оружием в чужих руках. Сказал себе, что так будет лучше для неё. Что, исчезнув, он сохранит ей свободу. А на деле — оставил её одну.

И теперь она лежала здесь — без сил, с болью, в окружении тишины, и всё, что он мог, это держать её руку.

«Лусы… слышишь меня?
Я не знаю, чувствуешь ли ты сейчас что-то, понимаешь ли, но я всё равно скажу. Потому что больше не могу держать это в себе.

Я всё испортил. Я сделал то, что умею лучше всего — сбежал. Не потому что хотел причинить тебе боль. А потому что испугался. Испугался тебя. Того, что рядом с тобой я становился другим. Настоящим. Без защиты. А я так долго прятался за масками, за словами, за чужими ожиданиями… что забыл, каково это — просто быть собой. А ты видела меня. Всего. И не отворачивалась. Это было страшнее всего.

Я говорил себе: так будет лучше для тебя. Что без меня ты будешь свободной, сильной, счастливой. А на самом деле… я оставил тебя одну. И это моя вина. Я думал, что защищаю, а вышло — предал.

(он крепче сжал её пальцы, задержал дыхание)

Если ты сейчас откроешь глаза… если хоть на миг посмотришь на меня, я обещаю: я не уйду. Больше никогда. Пусть мир рушится, пусть всё вокруг станет врагом — мне всё равно. Я останусь. Я буду рядом, как бы тяжело ни было.

Только проснись. Пожалуйста.
Дай мне шанс… всё исправить».

---

Хочешь, я помогу сделать так, чтобы монолог выглядел не только как внутренняя речь, но и частично переходил в шёпот — то есть, чтобы Лусы будто могла услышать его даже в полусне?

Вот вариант вступительного поста для форума:

---

✨ Книжные предсказания — новая игра на форуме! ✨

Вы уже пробовали свои силы в постовых предсказаниях, а теперь пришло время чего-то нового — книжных! 📖
Суть игры проста: вместо последних цифр ай-ди мы будем использовать случайные цитаты из книг.

🔮 Как это работает:

Вам не нужно придумывать вопросы или формулировать запросы.

Достаточно зайти на предложенный сайт, выбрать писателя — и система сама выдаст вам случайную цитату.

Каждый день можно вытянуть две цитаты.

Это игра про ассоциации, интерпретации и немного волшебства. Попробуйте взглянуть на слова писателей так, будто они скрывают послание именно для вас или вашего персонажа. Иногда строки будут откровенно намекать на грядущее, иногда — просто создавать настроение. Всё зависит от вашей фантазии.

Готовы узнать, что подскажет книга именно вам? 📚✨

---

Хотите, я сделаю его чуть более “игровым” — в стиле предсказателя, с загадочными оборотами, или оставить более объяснительным и лёгким для понимания?

Список осенних настроений для ассоциаций

Вы можете придумать своё осеннее состояние или выбрать одно из готовых. Используйте его как вдохновение для картинки, фото персонажа или любого образа, который покажет атмосферу.

1. 🍁 Тёплый уют — плед, чай, огонь свечей, домашняя тишина.

2. 🌧 Осенняя грусть — дождь за окном, тусклый свет фонарей, одинокая прогулка.

3. 🌫 Задумчивость — утренний туман, пустые улицы, шуршание опавших листьев.

4. 🌻 Ностальгия — пожелтевшие фотографии, старые письма, запах книг.

5. 🔥 Бабье лето — золотой свет, тепло в холодный день, ощущение краткого чуда.

6. 🎃 Игривая осень — тыквы, урожай, ярмарка, улыбки и лёгкость.

7. 🌲 Одиночество — тёмный лес, редкие шаги, дыхание ветра.

8. 🌌 Меланхолия — звёздное небо в холодную ночь, ощущение бесконечности.

9. 🌬 Свежесть перемен — резкий ветер, первый иней, ожидание нового.

10. 🍎 Вкус урожая — яблоки, мёд, грибы, аромат хлеба.

11. 🕯 Тепло внутри — когда снаружи дождь, а внутри свет и покой.

12. 🪞 Хрупкость момента — падающий лист, тонкий лёд на лужах, тишина.

13. ✨ Вдохновение — яркие краски, желание писать, рисовать, творить.

14. 🛤 Дорога домой — фонари в тумане, поезд в сумерках, предвкушение уюта.

15. ❄ Предчувствие зимы — холодный воздух, оголённые ветви, шаг в новый цикл.

Окей, вот более «для своих» вариант, лёгкий и с юморком:

---

Думаю, у всех сейчас такое состояние, когда хочется больше спать, чем делать дела, ходить на работу и вообще что-то делать для общества. 😴 Но мы тут собрались не ради общества, а ради фана, так что давайте коротко пробежимся по итогам недели.

✨ Что было крутого:

К нам залетели новые лица — встречаем их обнимашками и мемами, пусть сразу чувствуют вайб.

В сюжете движуха: охота и ярмарка живут своей жизнью, а персонажи — своими драмами (куда ж без них).

Флудилка ожила: спасибо всем, кто постил котиков, мемы и внезапные признания в любви к еде. 🍕

📝 Что планируем:

Чуть упорядочим мастерские посты, чтобы не потеряться в хаосе.

Повыкидываем пыль с темы свободных ролей — вдруг кому-то судьба подкинет нового героя.

Ну и дальше продолжаем наслаждаться этим прекрасным бардаком под названием «ролевая».

Спасибо, что вы тут, что играете, что шутите, что приносите в проект кусочки своей энергии. Обнимаю каждого (виртуально, но от души). 💚

---

Хотите, я добавлю в этот пост немного внутриигровых шуток/отсылок, чтобы вообще «своим» зашло на 200%?

Итан родился в маленьком промышленном городке, где музыка была для него единственным способом вырваться из серых будней. Его мать работала на двух работах, чтобы оплачивать жильё, но позволить сыну музыкальную школу не могла. Первым инструментом Итана стало старое пианино в школьном спортзале: по вечерам он оставался один и подбирал по слуху мелодии. Позже сосед подарил ему подержанную гитару с треснувшим грифом, и Итан научился играть сам, разучивая аккорды по картинкам из старых журналов.

В подростковом возрасте он увлёкся хип-хопом и электронной музыкой. На старом компьютере он ставил пиратские программы для создания битов и часами экспериментировал со звуками. Его кумиры менялись — от Dr. Dre и Timbaland до Radiohead и японских композиторов видеоигр. Постепенно у него стал формироваться собственный стиль: смесь тяжёлых ритмов с атмосферными мелодиями и неожиданными этническими инструментами.

После школы он переехал в Нью-Йорк. Первое время работал курьером, официантом, диджеил в дешёвых барах по ночам, но никогда не оставлял музыку. Контраст города — роскошь небоскрёбов и отчаяние людей на улицах — только усиливал его решимость. Он поклялся, что однажды завоюет этот город.

Получив грант на обучение в университете Купер-Юнион, Итан выбрал направление, связанное со звукорежиссурой и медиаискусством. Там он освоил студийное оборудование, изучил акустику и цифровые технологии, участвовал в студенческих проектах. К четвёртому курсу он уже работал ассистентом в престижной студии в Манхэттене, где ему доверяли настройку аппаратуры и монтаж фонограмм. Вскоре он начал получать первые заказы — сначала джинглы для рекламы, затем треки для молодых рэперов и альтернативных групп.

После окончания обучения в Нью-Йорке он поступил в Государственный политехнический университет Калифорнии, где студенты могли провести семестр за границей. Итан выбрал Токио: там он познакомился с экспериментальной электронной сценой и начал смешивать западный хип-хоп с азиатскими мотивами и электронными текстурами. Этот опыт стал его визитной карточкой.

В 23 года он получил контракт с гонконгским лейблом: ему доверили спродюсировать альбом для поп-артиста, популярного в Китае и Южной Корее. Для столь молодого музыканта это был риск, но альбом взлетел в чартах и сделал его имя известным в Азии. С тех пор его жизнь стала разделена между двумя континентами.

Он вырос в бедности — в самой настоящей бедности, рядом с матерью, гордой и суровой женщиной, которая иногда позволяла своему сыну голодать. Итан навсегда запомнил это чувство — глухую пустоту под ложечкой. Память о голоде гнала его вперёд, не давая остановиться.

За следующие три года его стиль саунд-продюсера и композитора принес ему заказы со всего мира и репутацию новатора. Его почерк — мощные басовые линии, сочетающиеся с атмосферными синтами и этническими инструментами — быстро стал узнаваемым. В 25 лет он основал собственный небольшой лейбл, который занимался поиском молодых талантов и давал им свободу экспериментов.

К 27 годам он уже заработал первые 3,5 миллиона долларов чистого гонорара. Его музыка звучала в рекламных кампаниях мировых брендов, в саундтреках к фильмам и видеоиграм, а также на крупнейших фестивалях вроде Coachella и Burning Man. Музыкальные журналы называли его «новым архитектором звука».

Со временем его лейбл вырос в международную компанию с офисами в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и Шанхае. Под его руководством она выпускала не только музыку, но и занималась саунд-дизайном для кино, игр и VR-проектов. Его имя регулярно упоминалось в музыкальной и бизнес-прессе, он получил несколько наград за лучший продакшн года и сотрудничал с артистами из топа Billboard.

Но при всём этом Итан словно не замечал своего успеха. Он писал: «Музыка — это мой способ никогда больше не быть пустым внутри». Его жизнь была целиком посвящена работе. Женщинам и личной жизни в его мире не находилось места — единственным его постоянным спутником оставался ритм.

Второе утро пахло лекарствами и тишиной. Тишина здесь особенная — не просто отсутствие звуков, а вязкий, плотный воздух между каплями, тиканьем прибора и дыханием, которое я ловлю, будто сам им живу.

Я не заметил, как уснул, сидя у её кровати. Голова сползла на руки, локоть упёрся в край матраса. Проснулся от того, что свет стал мягче — утренний, приглушённый, будто боялся потревожить. Первое, что увидел, — её пальцы. Они чуть шевельнулись. Настоящее движение, не случайный спазм. Маленькое, неуверенное — но живое.

Сердце ударило в висках так, что захотелось вскочить, позвать кого-то. Но я не стал. Я просто смотрел. Вчера она едва произнесла «Ди», едва — едва, как вздох. А я всю ночь повторял этот звук в памяти. Ди. Сколько в нём жизни оказалось.

Я осторожно коснулся её руки — кожа чуть теплее, чем вчера. Пульс под пальцами — неровный, но есть. Чувствую. Она борется. Пусть медленно, но борется.

— Доброе утро, — сказал я, не зная, слышит ли она. Голос хрипел от бессонной ночи. — Ты выглядишь… всё так же упрямо.

Я улыбнулся сам себе. Это, наверное, смешно — говорить с человеком, который, возможно, тебя не слышит. Но я понял: я не могу молчать. Молчание — это то, что нас разрушило когда-то.

---

Врачи приходили рано. Суетились, тихо переговаривались. Слова «динамика нестабильна» резанули, как ножом. Я стоял у окна, делая вид, что не слышу. Как будто если не услышишь, этого не произойдёт.

— Господин Хэ, — медсестра подошла мягко, словно боялась спугнуть мои мысли. — Ей нужно покой. Вы можете быть рядом, только не тревожьте.

Я кивнул. Тревожить. Как будто я вообще когда-нибудь мог быть для неё покоем. Я всегда приносил только шум — съёмки, слухи, ревность, бегство.

Она спала неровно. Иногда дёргалась, губы шевелились, будто произносила что-то. Я ловил звуки, но это были только вдохи, ничего больше. И всё же я отвечал, будто понимал.

---

День прошёл как в тумане.
Всё вокруг свелось к ритму капельницы и мерцанию монитора. Я читал вслух — просто чтобы её голос не был единственным, что звучит здесь. Нашёл старую книжку, которую она когда-то бросила у меня на диване. Глупый роман, где героиня ждёт кого-то, кто не возвращается. Тогда мы смеялись над этим. Теперь — я читаю и понимаю, что смеялся над собой.

Иногда мне кажется, она слышит. Когда я говорю тихо, она чуть морщит лоб, словно реагирует. Один раз даже слабо выдохнула, будто хотела что-то сказать.

— Всё хорошо, Лу, — шепчу. — Я здесь. Я не уйду.

Это звучит как клятва, и, возможно, впервые в жизни я говорю правду, не думая, как она звучит.

---

Под вечер пришёл врач. Серьёзный, внимательный. Я стоял в стороне, но его слова врезались в память:
— Реакция нестабильна. Есть признаки утомления сердечной мышцы. Мы будем наблюдать.

После этого всё во мне упало. Мир вдруг стал тусклым, как если бы кто-то выключил свет внутри. Я сел обратно, взял её руку и не отпускал.

Она будто почувствовала — веки дрогнули. Секунда — и взгляд. Настоящий, осмысленный, хоть и слабый.

— Ди… — шепнула она. На этот раз не губами — звуком.

— Я здесь. Я не уходил, — сказал я и почти не узнал свой голос — низкий, дрожащий.

Она попыталась улыбнуться. Слабая тень улыбки, но я видел — это не случайность.

— Ты опять… — она с трудом глотнула воздух, — …спасаешь всех, кроме себя.

Сердце сжалось. Потому что именно это — её фраза. Старая, из тех времён, когда мы ещё были вместе. Тогда она говорила это в шутку. А теперь — в полусне.

— На этот раз я хочу спасти только тебя, — ответил я.

Но в её взгляде — тихое сомнение. Не недоверие, а скорее — боль от того, что она не знает, можно ли ещё верить.

---

Ночь пришла незаметно. В палате темно, только приборы отсвечивают зелёным. За окном шумел дождь — редкость для этого времени. Я сидел, слушая его, и думал, что, может, дождь пришёл, чтобы смыть всё то, что мы не сказали.

Я хотел рассказать ей всё: как было без неё, как я просыпался в разных городах и не знал, куда идти, зачем. Как каждый раз, выходя на съёмку, ловил себя на мысли, что ищу её взгляд среди статистов. Как тысячу раз хотел позвонить — и не решался. Потому что стыдно. Потому что поздно.

— Знаешь, Лу, — начал я тихо, — я долго убеждал себя, что делаю правильно. Что даю тебе шанс. А оказалось, что просто сбежал. Из страха, что однажды ты увидишь меня без всех этих ролей и скажешь: "Он не стоит ничего".

Я провёл рукой по её пальцам — тонким, прозрачным, почти невесомым.

— А теперь я понимаю: даже если бы ты сказала, я всё равно не смог бы уйти.

Я вздохнул.
— Когда ты перестала выходить на связь, я думал — обиделась. Потом услышал о твоей болезни. Не поверил. Думал, что это журналисты, очередной фейк. А потом увидел фото. И понял, что всё по-настоящему. И что я виноват. Не в болезни — нет. А в том, что в тот момент, когда тебе нужна была опора, я был в другом мире, на другой сцене.

Слова застревали. Иногда я останавливался, глотая воздух, потому что казалось, что не имею права даже произносить это вслух.

---

Она не отвечала. Только тихо дышала. Но в какой-то момент её рука чуть сжала мою. Слабо, едва ощутимо — как знак.

Я не понял, сколько прошло времени. Минуты тянулись вязко. Вдруг сработала сигнализация аппарата. Короткий пронзительный писк — и медсёстры вбежали почти сразу.

— Всё под контролем, — сказал врач, глядя на мониторы. — Просто упало давление.

Я стоял у стены, как загнанный зверь. Смотрел, как они возятся с капельницей, поправляют датчики. Хотел подойти — не смог. Страх сжал горло.

Когда они вышли, оставив нас вдвоём, я сел и впервые за долгое время почувствовал, что просто не знаю, что делать.

— Не смей, слышишь? — сказал я тихо, почти с злостью. — Не смей уходить. Я только что нашёл тебя. Я не переживу ещё раз.

И тогда случилось то, чего я не ожидал. Она открыла глаза. Медленно, как будто сквозь толщу воды. Посмотрела прямо на меня.
— Не… ругайся, — выдохнула.

Я засмеялся сквозь слёзы. Настоящий смех, с болью и счастьем вперемешку.

— Хорошо, — сказал я. — Не буду. Но ты — обещай, что останешься.

Она чуть кивнула. И снова закрыла глаза.

---

Ночь тянулась долго. Я не спал, не ел, просто сидел, держа её руку, как будто это единственная ниточка, связывающая меня с реальностью.

Иногда мне казалось, что она улыбается во сне. Тогда я начинал говорить — о том, что будет потом. Что когда она поправится, мы уйдём далеко отсюда. Неважно куда. Пусть даже просто в маленький дом у моря, без камер, без расписаний, без людей, которые всё знают лучше тебя.

Я говорил, и сам верил в то, что говорю. Потому что другого выхода нет. Потому что без этой веры я рассыплюсь.

---

Под утро я задремал. Проснулся от лёгкого движения. Она лежала спокойно. Монитор показывал ровный ритм. На прикроватной тумбочке стояла чашка с недопитым чаем — тот самый, что вчера я держал для неё.

Я тихо встал, подошёл к окну.
За стеклом — первые проблески солнца. Тёплые, мягкие, почти живые. Я улыбнулся.

— Утро, Лу, — прошептал я. — Мы его дожили.

Я вернулся, снова сел рядом. Взял её руку. Тепло. Не иллюзия. Настоящее.

И в тот момент понял — мне не нужно ничего, кроме этого тепла.
Не успеха, не прощения, не славы. Только чтобы она жила. Чтобы дышала.

Пусть слабо, пусть не уверенно — но дышала.

И если это значит ждать, сидеть, говорить, пока она не проснётся окончательно — я буду.
День, неделя, год — сколько нужно.

Потому что впервые за всё это время я понял, что любовь — не громкое признание и не красивая сцена.
Это вот это. Тихое дыхание, слабый пульс под пальцами и страх, от которого живёшь.