пазлы, по сложности
1. https://www.jigsawplanet.com/?rc=play&a … f41440c9d6 вампир
2. https://www.jigsawplanet.com/?rc=play&a … 827b4745bf оборотень
3. https://www.jigsawplanet.com/?rc=play&a … c00c49fb79 ведьма
4. https://www.jigsawplanet.com/?rc=play&a … e49d7873b1 дракон
5. https://www.jigsawplanet.com/?rc=play&a … 8868a54de3 эльф
6. https://www.jigsawplanet.com/?rc=play&a … 9da59beff5 русалка
7. https://www.jigsawplanet.com/?rc=play&a … f48ce2e9a2 демон

март, 2025

Мы давно перешли ту грань, за которой всё становится слишком тонким льдом.
Я просыпаюсь раньше неё. В комнате ещё полумрак, и всё вокруг кажется едва реальным. Она спит, свернувшись на моей стороне кровати, прижавшись ко мне всем телом, как будто даже во сне знает, что я рядом. Дышит неровно, губы чуть приоткрыты, а лоб влажный от снов, из которых она всё ещё не может выбраться.

Я смотрю на её лицо, и в голове только одна мысль: «Я не должен быть здесь. Но не могу уйти».

Не должен — потому что так гласит контракт. Потому что за соседней стеной может включиться диктофон, может щёлкнуть объектив, может прийти конец всему, чего мы добились.
Не могу — потому что её пальцы сжаты на моей футболке с такой силой, словно это последняя нить, что держит её в этом мире.
И, может быть, это правда.

---

апрель, 2025

– Мы не можем так больше, – говорит она тихо, когда я запираю за собой дверь после съёмок.
– В смысле? – я заранее чувствую, куда всё идёт, и внутри начинает звенеть.
– Мы слишком близко. Это опасно.
– Для кого? – спрашиваю я. – Для тебя? Для меня? Или для них?

Она смотрит на меня взглядом, который я знаю — он у неё всегда перед тем, как уйти в себя. Как будто внутри неё бьются два человека, и она не может выбрать, кого слушать.
– Для нас, – отвечает она, и в этих словах уже нет силы. Только страх.

Я хотел бы сказать, что боролся. Что умолял её остаться. Что держал за руку и не отпускал.
Но я знал: если сожму пальцы сильнее — сломаю.
А если отпущу — возможно, она когда-нибудь вернётся.

---

май, 2025

– У тебя съёмка с Чжэн Лэй, – говорю ей на премьере, когда нас ставят рядом для фото. – Ты рада?

Она улыбается в камеру, поворачивая голову так, чтобы губы почти касались моего уха.
– Ты хочешь, чтобы я была рада?

Я не знаю, что ответить. Всё слишком сложно. Я не могу спрашивать о ревности, потому что мы — никто. Я не могу запрещать, потому что у меня нет прав. Я не могу признаться, потому что это будет конец.
Поэтому я просто смотрю вперёд и притворяюсь, что всё в порядке.

---

июнь, 2025

Она случайно порезалась на съёмках. Маленький, глупый порез на пальце. Я увидел кровь — и замер.
Пока все бегали за антисептиком, я держал её руку. Она смотрела на меня как будто удивлённо — будто до сих пор не верила, что моё беспокойство настоящее.
– Это же просто порез, – пробормотала она.
– Ты понятия не имеешь, сколько боли я готов взять на себя вместо тебя. Даже если это просто царапина.

Она слабо улыбнулась, и на мгновение я снова увидел ту самую Лу — из нашей первой ночи перед телевизором, из того самого сна, где она плакала, не просыпаясь.

---

июль, 2025

Я слышу, как она смеётся в гримёрке. Улыбка Чжэна, его рука, обнимающая её за плечи, вспышки камер.
Мне не нравится, что мне это не нравится.
Я слышал, как кто-то в команде шутит:
– Хорошо смотрятся вместе, да?

В этот момент я ухожу.
Потому что если останусь, скажу что-то, чего нельзя говорить.
Потому что если подойду, коснусь, признаюсь — она снова испугается.

---

📓 Её записка на зеркале, которую я нахожу случайно после того, как она уезжает со съёмочной площадки без прощания:

> «Я не знаю, что для нас было правдой.
Но я знаю, что ты — единственный, у кого я хотела бы остаться, если бы могла выбрать».

Я перечитываю её много раз.
И знаю — не всё потеряно.
Но для того, чтобы вернуть её, мне придётся сделать то, чего я избегал всё это время:
выбрать её, несмотря на мир, камеру и страх.

---

Хочешь, чтобы я продолжил в таком же духе — сентябрь, осень, их воссоединение или новый конфликт?
Или оформить всё это в художественную структуру главы?

декабрь, 2025 – ближе к Рождеству

Вечер премьеры. Красная дорожка. Я стою рядом с Лу, но пока – на безопасном расстоянии. Камеры вспыхивают, как спички, воздух пропитан фальшивыми улыбками и приглушённым напряжением.

Стилист поправляет её платье, кто-то из организаторов шепчет на ухо:
– Держитесь отдельно. Без лишнего внимания. Студия просила…

Я смотрю на Лу. Она кивает, словно соглашается — и всё-таки делает шаг ко мне.

– Можно? – спрашивает шепотом.

– Всегда.

Она берёт меня за руку. Просто. Молча. На глазах у сотен объективов.
И наступает тишина. Настоящая, оглушающая.

Мы проходим вместе. Мы стоим перед прессой вместе. Мы отвечаем на вопросы сдержанно, но вместе.
И в тот вечер её имя впервые появляется в заголовке рядом с моим не по сценарию.

> «Лу Юй и Дилан Ли появляются вместе — и, похоже, это не просто пиар».
«Новая золотая пара индустрии?»
«Она взяла его за руку — и весь зал замер».

---

январь, 2026

Это интервью назначили слишком рано. Мы оба уставшие, с трудом выдавливаем из себя улыбки.

– Каково это — быть в отношениях с коллегой?

Лу смеётся. Не натянуто — по-настоящему.

– Иногда трудно сказать, где заканчивается сцена и начинается жизнь. Но я знаю, где заканчиваюсь я — и где начинается он. А ещё я знаю, что хочу, чтобы он был рядом в обоих мирах.

– Значит, это не просто роман во время съёмок?

Я смотрю на неё.
Она не отводит взгляда.
– Нет. Это — жизнь после титров.

---

февраль, 2026 – день влогов

Мы снимаем что-то простое: завтрак дома, любимые книги, плейлист на кухне.
Она носит мою футболку. Я жарю тосты. Лу смеётся, когда я обжигаю палец, и целует его на камеру.
Комментарии под роликом — смесь обожания и шока.

> «Они действительно вместе?!»
«Так вот как выглядит реальная химия»
«Это лучше любого сериала, что они снимали!»

Я читаю их вслух. Лу смотрит на меня, сияя.

– Мы правда позволили этому миру заглянуть внутрь?

– Да.
– И мы не жалеем?

Я качаю головой.

– Нет. Потому что впервые мы не притворяемся.

---

март, 2026

Вручение наград. Мой первый актёрский трофей. Её – уже третий.
Я поднимаюсь на сцену и, вопреки всему, говорю:

– Спасибо за признание.
Но самое главное, что мне дали эти съёмки – это человек, который смотрит сейчас из зала.
Она – моя партнёрша не только по сценарию. Она – моё настоящее.

Публика замирает. Потом — аплодисменты. Неудержимые.

Она смеётся сквозь слёзы.

---

апрель, 2026

В окно льётся мягкий весенний свет. Лу сидит на подоконнике и листает сценарий. Я подхожу сзади, целую её в плечо.

– Знаешь, – она говорит, – мне раньше казалось, что любовь – это всегда тайна. Что если люди узнают, она испортится.
А теперь понимаю: она испортится, если не делиться.

Я прислоняюсь лбом к её виску.

– А я раньше думал, что любовь – это борьба. Но с тобой это не битва. Это – дом.

Она улыбается.

– Тогда давай откроем двери.

---

Хочешь продолжение в формате интервью, выхода в прямой эфир или кризиса на фоне давления со стороны фанатов?

июль, 2026
(кризис — продолжается, усиливается)

---

Она почти не появляется дома. Съёмки, переговоры, бесконечные встречи, которые вдруг стали важнее сна. Важнее нас.

— Я задержусь ещё на час, — шлёт она голосовое, но в фоне слышно не студию, а чьи-то смеющиеся голоса, бар, глухой стук стаканов.
Не хочу её ревновать. Но ревность — не то, что выбираешь. Это то, что с тобой делают.

Когда она приходит, в три утра, я не сплю. Просто сижу в темноте, слушаю, как скрипит входная дверь, как она тихо разувается, будто боится разбудить не меня — нас.
Потом — ванная, вода, тишина. Я притворяюсь, что сплю, когда она скользит в постель. Спиной ко мне. Слишком холодная даже для середины лета.

— Лу, — тихо говорю я. — Мы всё теряем, ты это чувствуешь?

Она замирает, не оборачивается.

— Я просто устала. Всё нормально.

— Это не нормально.

Тишина. Я сажусь, включаю ночник. Она закрывает глаза, но я вижу — слёзы уже бегут по её виску. Беззвучные, упорные.

— Я ненавижу это, — шепчет она. — Быть с тобой и одновременно прятаться. Чувствовать, что каждый шаг — ошибка. Что каждый поцелуй может стать причиной для увольнения. Что я — либо актриса, либо живая.

Я хочу обнять её, но боюсь, что в этот момент она рассыплется.

— Я боюсь, что они правы, Дилан. Что я с тобой — значит, слабее.

— Нет. Ты с ними — слабее. С ними ты — образ. Сценарий. Продукт. Со мной ты — ты.

— А если мне перестанут предлагать роли?

— Я напишу тебе свою. Я сниму. Я вложу всё, что у меня есть.

Она поворачивается ко мне, лицо уткнуто в подушку, но голос — резкий:

— Это не выход. Ты не можешь всё время спасать меня.

Я молчу. Не потому, что мне нечего сказать. А потому, что впервые с января она правда говорит не как персонаж, а как человек. Настоящая Лу, та, ради которой я в первый раз сорвался со съёмок и поехал сквозь ночной город — просто потому что она тогда не отвечала на звонки.

---

Август, 2026
(кризис достигает пика)

Её агент требует «паузу». Один из продюсеров нашего совместного проекта требует полного отказа от промо как пары — иначе он запускает пересъёмку с новой актрисой.
Моему агенту звонят из Канады и предлагают роль мечты — но только если я «перестану быть частью новостного поля, связанного с личной жизнью».

Мы сидим у окна. Ни один из нас не ест. С третьей попытки я всё-таки говорю:

— Мы можем исчезнуть. Временно. Просто исчезнуть. Никому не говорить, отключить прессу, заблокировать всё.

Она качает головой:

— Это не свобода. Это просто другая клетка.

Пауза. Долгая. Густая. И вдруг она смотрит на меня с таким отчаянием, что мне хочется закричать:

— А если ты проснёшься завтра и поймёшь, что тебя сожрали изнутри? Что от тебя ничего не осталось — ни как актрисы, ни как личности?

— Тогда останется хотя бы память. О том, что я любила.

---

Хочешь, чтобы дальше был момент срыва — и они на время расстаются? Или продолжим через компромисс и сопротивление индустрии вместе?

октябрь, 2026 — «дом без вывески»
(или: как всё начинается заново)

---

— Ты ведь в курсе, что это безумие? — говорит Лу, но в её голосе уже нет сопротивления. Только дрожащая, но крепнущая решимость.
— Я за этим и влюбился, — отвечаю, крепче сжимая руль.

Мы останавливаемся у старого кирпичного здания с выцветшей надписью «театр закрыт на реконструкцию». Ни света. Ни камер. Ни толпы. Только тишина, пахнущая пылью и возможностями.

---

ноябрь, 2026 — первые репетиции

Маленький зал. Облезлая сцена. Потолок протекает, а звук ужасный.
Но всё — наше. Без продюсеров. Без расписаний. Без ложных улыбок.

Мы собираем труппу из таких же, как мы:
— те, кто выгорел,
— кого вырезали на монтаже,
— кто больше не верит в правила, но всё ещё верит в искусство.

— Что мы ставим? — спрашивает кто-то.
— Что-то, чего боимся, — говорит Лу. — А значит — о нас.

Мы начинаем с пьесы, которую она писала по ночам, когда не могла спать. В ней были двое — актёры, влюблённые, как мы. И весь мир был против них. Но они не сдавались. Даже когда аплодисменты смолкали, а сцена гасла.

---

декабрь, 2026 — первые зрители

Зал полупустой. Нет рекламы. Только «сарафанка».
Но люди приходят. И остаются.

Пишут в блогах:

> "Эта постановка — как рана на экране. Острая. Честная. И страшно настоящая."
"Я плакал. Потому что узнал себя."
"Такое искусство не делают студии. Его делают — когда больше не можешь молчать."

---

январь, 2027 — признание, без одобрения

Один известный критик называет нас «опасным проектом».
Другой — «началом новой волны театра».
Профсоюзы ворчат: нет лицензий, нет стандартов.
А зрители идут. Всё больше.
Мы перестаем ставить афиши. Люди всё равно находят.
Дом без вывески стал легендой.

---

февраль, 2027 — после спектакля

Мы остаёмся на сцене дольше всех. Выключаем свет последними.
Лу сидит на краю авансцены, босая, в толстовке с чужим логотипом.

— Знаешь, — говорит она, — раньше я думала, что слава — это когда тебя узнают.
— А теперь?
— А теперь — когда ты можешь быть собой, и за это тебя не бросают.

Я опускаюсь рядом.
— А я думал, что свобода — это не бояться потерять всё.
— А теперь?
— А теперь — не бояться остаться только с тобой.

Она обнимает меня. И всё кажется простым.
Простым и настоящим.

---

Продолжить, как они превращают театр в движение? Или показать, как студия пытается вернуть их обратно — за новую цену?

Конечно! Вот переписанный вариант с более развернутой линией прошлого и вариативным изложением:

---

— Это заявка на пару, и, учитывая всё сказанное выше, логика происходящего вполне ясна.
— Предыстория и причины, по которым наши отношения приобрели именно такую форму, могут быть самыми разными. Например, они познакомились еще в 2017 году — может, случайно, может, по стечению обстоятельств — и с тех пор оставались близкими друзьями. Между ними долго сохранялась тонкая грань неопределенности: ни вместе, ни врозь. Это подвешенное состояние в каком-то смысле давало надежду, позволяло мечтать и верить, что когда-нибудь что-то может получиться.
И вот в 2019, будто вселенная на миг сжалилась, всё сошлось — чувства, звезды, время. Но идиллия оказалась не вечной, и к 2021 между ними выросла гора — символ непонимания, боли, отдаления. И перед каждым встал выбор: преодолеть это вместе, найти обходной путь, сохранить хотя бы что-то… или развернуться и уйти.
С тех пор, до самого 2024, каждый шаг сопровождался сомнениями: что правильнее? что честнее? как поступить по отношению к себе и друг к другу?.. И, возможно, именно этот многослойный, неоднозначный путь — то, что делает их связь особенной.
— Я всегда рада обратной связи: обсуждениям, мыслям, реакциям на посты. Это ценно и важно.
— Посты пишу самые разные: от коротких сцен до развернутых историй на 10 тысяч символов. Могу писать от первого лица или от третьего, с элементами символизма (например, с птицей-тройкой) или вполне реалистично. Всё зависит от сюжета, настроения, вдохновения, времени и множества прочих факторов.
— С регулярностью бывает сложно — есть масса внешних причин, на которые я не влияю. Поэтому требовать от партнёра строго определённого темпа не стану. Все мы иногда сталкиваемся с моментами, когда просто не пишется. Бывает. Это нормально.
— Я не против общения в Telegram, и вообще, всё обсуждаемо. Главное — готовность к диалогу. Можно заранее предупредить, договориться, что-то изменить или даже переписать при необходимости. В этом для меня и есть суть совместного творчества.

---

Если хочешь, могу предложить разные стилистические версии — более официальную, поэтичную или, наоборот, простую и разговорную.

С удовольствием! Вот свежая, простая и разговорная заявка на пару, основанная на твоём тексте:

---

Заявка на пару.
Связь с прошлым, тягучая, непростая, но настоящая.
⠀
Они могли познакомиться ещё в 2017 — случайно, через общих, или просто потому что «так сложилось». Долгое время были друзьями, тянули эту ниточку между собой — вроде ничего серьёзного, но и не отпускали. Привычка? Надежда? Просто удобно? А может, в глубине души оба надеялись, что «вдруг что-то получится».
⠀
И в 2019 звёзды сошлись. Получилось. На какое-то время.
А потом — 2021, и всё пошло не так. Что-то не сказали, где-то не поняли, что-то замолчали. Между ними выросла гора: обид, пауз, неопределённости. И вот стоишь у подножия — и не знаешь, лезть наверх, искать обход, или просто уйти в другую сторону.
⠀
И с тех пор — качели. Мысли. Вопросы. А что, если…
⠀
Хочу отыграть эту пару — с историей, чувствами, тяжестью и теплом. Чтобы можно было и вспоминать, и проживать заново, и, может быть, найти ту самую точку, где всё ещё можно исправить. Или не надо?
⠀
Пишу по-разному: коротко и объёмно, от первого или третьего лица, в зависимости от сюжета, настроения, времени и вдохновения.
Птица-тройка, символизм, реализм, повседневность — всё уместно, если в тему.
⠀
На обратную связь очень надеюсь. Люблю обсуждать, делиться мыслями, цепляться за детали.
⠀
По частоте — без жёстких требований. Иногда не пишется, и всё. Жизнь, дела, просто состояние — всё бывает. Главное — не пропадать без слова.
⠀
Открыта к общению в телеграме. Всё можно обсудить, передоговориться, поменять. Мне важен контакт, а не только буквки.

Если откликается — пиши. Обсудим, решим, построим.

---

Если хочешь, могу адаптировать под конкретный фандом, сеттинг или жанр (реализм, фантастика, мистика, AU и т.д.).

Конечно! Вот ещё одна свежая, простая и немного по-другому сформулированная версия заявки — с тем же настроением и содержанием:

---

Заявка на пару.
Про отношения, которые тянутся с прошлого. Не гладко, не просто, но с чувством.

Они могли познакомиться в 2017. Сначала просто общались, дружили, держались рядом — как-то так само получилось. Никаких обещаний, но было это "а вдруг?". Надежда на то, что всё сложится — когда-нибудь.

И в 2019 действительно что-то получилось. Они были вместе. По-настоящему. Но в 2021 что-то пошло не так. Между ними встала стена — или целая гора. И каждый начал думать: что теперь? Преодолевать? Сдаться? Уйти? Ответов не было. И до 2024 всё крутилось вокруг этого выбора.

Хочу сыграть именно такую историю: с прошлым, с тяжестью, с моментами близости и отдаления. Где есть эмоции, сложные решения, память о «тогда» и попытка разобраться, что делать с «сейчас».

Пишу по-разному: посты бывают и на 2k, и на 10k, от первого или третьего лица. Местами с символами, метафорами (если уместно), но могу и проще, реалистично. Всё зависит от настроения, времени и самого сюжета.

Люблю обратную связь — просто обмен мыслями, впечатлениями, эмоциями по ходу истории. Это помогает.

С графиком — как получится. Жизнь есть жизнь. Бывают периоды, когда не пишется совсем, и я к этому нормально отношусь — и к себе, и к другим.

Открыта к общению в телеграме, можно всё обсудить, изменить, подстроиться друг под друга. Главное — быть на связи.

Если история зацепила — пиши. Всё обсудим.

---

Если хочешь, могу ещё адаптировать стиль — под более романтичный, драматичный или даже ироничный вариант.

Сколько они не виделись? Месяц, два… а может, уже год. И правда, год прошёл с того дня, когда двери в аэропорту закрылись за его спиной, а она осталась стоять неподвижно, сжав руки в кулаки. Они тогда оба делали вид, что всё это — временно. Что разлука — лишь необходимость, диктуемая расписаниями и контрактами, съёмочными днями и бесконечными перелётами. Но разлука оказалась слишком длинной, слишком вязкой, и постепенно их «пауза» превратилась в окончание.

Сначала ещё были редкие звонки — неуверенные, будто вежливые. Потом переписка сошла на нет. Они оба старались оправдываться работой: съёмки затягивались, время поджимало, каждая минута была расписана. Но правда была проще и жестче — им стало страшно снова говорить друг с другом. Страшно возвращаться к тому, что обнажало раны.

Год без встреч. Год без того, чтобы случайно оказаться в одном городе. Они словно нарочно избегали пересечений — или так распорядилась судьба. Но разве за этот год они смогли забыть?

Лусы снималась почти без перерыва. Сначала — историческая драма, потом — тяжёлая военная история, затем — амбициозный международный проект. В каждом фильме она будто проживала чужую жизнь, стараясь выжечь из себя собственную. Рабочие дни заканчивались за полночь, начинались на рассвете. Она никогда не жаловалась. Только иногда, в одиночестве, прислушивалась к слабости в теле и думала, что, наверное, так даже проще — когда нет времени ни на кого, даже на себя.

Дилан снимался на другом конце мира. Съёмки в горах, океан, безлюдные острова. Журналисты писали о нём постоянно, ставя его имя в заголовки, обсуждая роли и контракты. Он отвечал на вопросы спокойно, словно всё у него под контролем. Но внутри контроль рушился всякий раз, когда в памяти всплывал её взгляд. Там, в глубине, жила мысль: а что, если он больше никогда не увидит её — ту самую Лусы, настоящую, не экранную.

В тот день он был на площадке. Жаркое солнце, двадцатый дубль, крики режиссёра, всё как обычно. Перерыв он проводил в трейлере, листая новости на телефоне. И вдруг взгляд зацепился за заголовок:

«Актриса Лусы доставлена в больницу прямо со съёмочной площадки».

Он перечитал трижды. В груди похолодело. В статье писали сухо: резкое ухудшение состояния, врачи подозревают переутомление, точный диагноз не разглашается. Несколько строк — и никакой информации.

Он сидел неподвижно, телефон дрожал в руке.

Память мгновенно вернула кадры: как она вечно забывала поесть, как могла работать по двадцать часов, как не признавала слабости. «Я не сломаюсь», — говорила она всегда, и улыбалась так, что хотелось верить. Но вот теперь — больница.

Он закрыл глаза. Рядом кто-то звал его на площадку, но он не слышал. Только эти буквы в голове: Лусы. Больница.

Вечером он сидел в гостиничном номере, окружённый тишиной. Телефон горел в руке. Можно было позвонить — её агенту, общим знакомым, хоть кому-то. Но он понимал: любое его движение будет замечено прессой. Всё, что он сделает, станет новостью. И всё же молчать было мучительнее всего.

Он вспомнил их последнюю встречу. Как она стояла, отвернувшись, и говорила тихо, почти без интонации: «Мы слишком разные. У нас нет времени даже для нас самих. Что мы можем дать друг другу?» Он тогда хотел возразить, но слова застряли. И вот теперь, спустя год, он не знал, имел ли он право снова появиться в её жизни.

Но сердце тянуло.

Ночь прошла в мучительных раздумьях. Он ловил каждую новость, каждый намёк. Писали разное: кто-то утверждал, что её состояние стабилизировалось, кто-то — что ситуация серьёзная. Ни одного официального заявления.

Дилан не выдержал. Он написал короткое сообщение её агенту: «С ней всё в порядке?» Ответа не было. Часы тянулись, превращая ожидание в пытку.

Утром он впервые за год набрал её номер. Он не надеялся, что услышит голос. Он просто хотел хотя бы увидеть знакомые буквы на экране — «абонент недоступен» или «номер занят». Но звонок сорвался на первой же секунде: линия была отключена.

Он опустил телефон на стол и впервые за долгое время позволил себе признать: он боится. Боится потерять её окончательно, даже не успев сказать простых слов, которые так долго откладывал.

В следующие дни он продолжал сниматься. Камеры фиксировали его лицо, но он играл на автомате. Его мысли были далеко. Режиссёр заметил это, закричал, но даже крики не пробили стену. Вечером он снова возвращался в пустой номер и снова открывал новости.

И всё чаще он спрашивал себя: почему узнал об этом из СМИ? Почему не от неё? Почему они позволили году разлуки превратиться в стену, за которую теперь невозможно достучаться?

Ответа не было. Только тишина.

Но он знал одно: сколько бы они ни пытались забыть друг друга, всё равно не получилось. И теперь, когда её жизнь оказалась под угрозой, он не мог оставаться в стороне.

Перед ним стоял выбор — ждать дальше, надеяться на чужие слова или взять билет и самому приехать, несмотря на всё. Несмотря на камеры, на статьи, на прошлое.

В ту ночь он уже не спал. Он снова и снова прокручивал в голове их встречи, разговоры, смех и ссоры. И каждый раз всё сводилось к одному: она была частью его жизни, которую невозможно вычеркнуть.

И, может быть, завтра он всё же решится.

Сколько они не виделись? Месяц, два, три… нет, больше. Почти год.
Ровно столько времени прошло с той самой сцены в аэропорту, когда они оба ещё пытались сохранить лицо. Она — с прямой спиной, гордо, будто всё под контролем, хотя пальцы предательски дрожали. Он — с маской равнодушия, за которой прятался страх, что это действительно конец.

Сначала они думали, что всё наладится: контракты закончатся, расписания станут свободнее, и будет возможность поговорить, объясниться. Но съёмки затягивались, предложения становились всё масштабнее. У каждого из них карьера пошла вверх, словно подтверждая правильность разрыва. А на самом деле каждый из них оставался наедине с тишиной, которую не могли заполнить ни роли, ни сцены, ни аплодисменты.

Лусы бросалась в работу как в омут. За этот год она успела сняться в трёх больших проектах, и каждый из них выжимал из неё все силы. Коллеги говорили, что у неё поразительная выносливость, режиссёры называли её «стальной». Но внутри этой «стали» копилась усталость. Она боялась признаться даже самой себе, что давно работает на износ, словно старается доказать что-то миру — или ему.

Дилан вёл себя иначе: он тоже принимал сложные роли, но пытался держать баланс. В интервью говорил правильные слова, появлялся на фестивалях, улыбался в камеры. И только в одиночестве, закрывшись в гостиничном номере, позволял себе вспомнить её смех, её привычку теребить рукав, когда нервничает, и то, как она всегда забывала поесть. Тогда он включал телевизор или брал сценарий, чтобы заглушить мысли. Но заглушить не получалось.

И вот однажды, на съёмках в другой стране, он листал новости. Всё привычно: премьеры, скандалы, интервью. И вдруг — заголовок:

«Актриса Лусы госпитализирована прямо со съёмочной площадки. Причина — резкое ухудшение состояния здоровья».

Он перечитал десятки раз. Каждое слово било в грудь. Новости были скупыми, никаких подробностей: врачи не комментируют, агент недоступен. Но главное было ясно: она в больнице. Она, которая всегда делала вид, что может выдержать всё, упала прямо на съёмках.

Дилан почувствовал, как вокруг словно сжался воздух. Мир перестал существовать: камеры, сцены, реплики режиссёра — всё исчезло. Он закрыл глаза и впервые за долгое время понял, что боится. Боится, что больше не увидит её.

Он пытался продолжить работу, но мысли возвращались к одному: Лусы в больнице. Каждое новое упоминание в прессе только усиливало тревогу. Кто-то писал о переутомлении, кто-то намекал на серьёзные осложнения. Он сидел ночами у телефона, обновляя ленты, и впервые за год осознал, что эта разлука никогда не значила «конец».

На третий день он не выдержал. Сказал агенту, что уезжает, и, несмотря на протесты продюсеров, купил билет. Впервые за долгое время он сделал шаг не ради роли, не ради контракта, а ради неё.

---

Больница встретила его тишиной и запахом лекарств. Пресса караулила у главного входа, и Дилан прошёл через боковую дверь, надвинув капюшон. Он боялся не того, что его узнают. Боялся, что окажется слишком поздно.

В палате стояла полутьма. Она лежала на белой постели, бледная, с капельницей в руке. Без грима, без силы, к которой привыкли окружающие. Такая хрупкая, что у него сжалось сердце.

Он шагнул ближе. Она приоткрыла глаза — медленно, будто сквозь сон. Несколько секунд смотрела на него, не веря.

— Дилан?..

Он хотел сказать что-то простое — «я здесь», «всё хорошо». Но слова застряли. Вместо этого он сел рядом и только сжал её ладонь.

Она не отняла руку.

— Ты узнал из новостей? — голос её был слабым, но в нём прозвучала знакомая усмешка.

— Да, — выдохнул он. — И сразу понял, что должен приехать.

Она прикрыла глаза. На секунду между ними снова повисла тишина — та самая, что мучила весь последний год. Но теперь в ней не было отчуждения. Только усталость и что-то почти забытое, тёплое.

— Мы ведь решили, что лучше держаться порознь, — сказала она. — Чтобы не мешать друг другу.

— Мы решили, — он кивнул. — Но это было ошибкой. Ни один из нас не стал счастливее.

Она долго молчала. Потом чуть заметно сжала его пальцы.

— Я думала, ты забыл.

— Я пытался. Каждый день. Но не смог.

И тогда в её глазах мелькнуло то, что он так ждал увидеть — не обида, не упрямство, а простая искренность.

— Останься, — прошептала она. — Хотя бы пока.

Он кивнул. И понял: впервые за долгие месяцы у него есть смысл, есть цель. Не съёмки, не премьеры, а её дыхание рядом.

---

Дилан задержался у её постели дольше, чем планировал. Он отменил встречи, ссоры с менеджерами остались за дверью. Он читал ей вслух сценарий, который должен был учить, рассказывал смешные истории со съёмок, приносил чай, который разрешили врачи.

Лусы сначала отнекивалась, будто стеснялась его заботы. Но постепенно позволила себе расслабиться. В её взгляде появилось то, чего он не видел давно — доверие.

Каждый новый день возвращал им то, что они потеряли за этот год. Не всё сразу: оставались обиды, воспоминания о разрыве. Но над всем этим поднималось главное — чувство, которое они так и не смогли забыть.

---

Когда Лусы выписали, журналисты снова окружили их. Вопросы сыпались один за другим: «Вы снова вместе?», «Что значит его визит?» Они оба молчали, не давая громких заявлений. Но взгляды, которыми они обменялись у машины, говорили больше любых слов.

И Дилан понял: как бы дальше ни сложилось, они уже сделали главный шаг — снова нашли друг друга.

Сколько они не виделись? Месяц, два, три, полгода? Нет, больше. Почти год.
Дилану не верилось, что столько времени прошло с той самой сцены в аэропорту, когда они оба ещё пытались сохранить лицо. Она — с прямой спиной, будто всё под контролем, хотя пальцы предательски дрожали. Он — с маской равнодушия, за которой прятался страх, что это действительно конец.
Сначала они думали, что всё наладится: контракты закончатся, расписания станут свободнее, и будет возможность поговорить, объясниться; оба делали вид, что всё это временно. Что разлука всего лишь необходимость, диктуемая расписаниями и контрактами, съёмочными днями и бесконечными перелётами.
Нет, вначале ещё были редкие звонки — неуверенные, будто вежливые. Потом и переписка сошла на нет. Они оба старались оправдываться работой: съёмки затягивались, каждая минута была расписана, предложения становились всё масштабнее. Но правда была проще и жестче — им стало страшно снова говорить друг с другом; разлука оказалась слишком длинной, слишком вязкой и, постепенно, их "пауза" превратилась в окончание.
Дилан снимался почти без перерыва, погружаясь в работу как в омут. За этот год он успел сняться в трёх больших проектах, и каждый из них выжимал из него все силы. Рабочие дни заканчивались за полночь, начинались на рассвете. Она никогда не жаловалась. Только иногда, в одиночестве, прислушивалась к слабости в теле и думала, что, наверное, так даже проще — когда нет времени ни на кого, даже на себя.

Год без встреч. Год без того, чтобы случайно оказаться в одном городе. Они словно нарочно избегали пересечений. Или так распорядилась судьба? Но разве за этот год они смогли забыть?